А. С. Секретная миссия - Страница 79

Пушкин с бароном, не в силах ни пошевелиться, ни что-то сказать, стояли посреди этого хаоса, а мебель, не вовлеченная еще в движение, тоже понемногу начинала проявлять признаки жизни. Стол, на котором лежали бумаги, подпрыгивал со стуком, похожий на норовистую лошадь, замышляющую особенно коварный курбет, медленно, с протяжным скрипом распахнулись дверцы гардероба в углу, и оттуда, держась невысоко над полом, выплыли их сюртуки, колыхаясь и перемещаясь так, словно были надеты на неких невидимых людях. Один их них двинулся к барону, словно бы распахнув дружеские объятия. Барон шарахнулся, вскрикнув что-то нечленораздельное.

Распахнулась дверь в соседнюю комнату, и показался Руджиери – всклокоченный, полуодетый. Отпрянув от проплывавшего мимо него подсвечника, щедро орошавшего все окружающее расплавленным свечным салом, он прижался к стене и закричал:

– Что творится? У меня вся мебель взбесилась…

Повернув голову в сторону собственной спальни, Пушкин явственно расслышал и там характерные стуки, словно звучно сталкивались между собой деревянные предметы. Раскаленная капля упала ему на шею, и он зашипел от нешуточной боли, растирая ладонью обожженное место. Живо представил в воображении, как эта диковинная эпидемия понемногу распространяется и захватывает весь отель, все этажи и помещения, как оживают кровати, стряхивая на пол спящих постояльцев, как пляшут на кухне причудливым хороводом ножи и кастрюли, как выплескивается это за пределы здания и растекается по улицам Флоренции, вызывая нешуточную панику…

– Сделайте же что-нибудь, – отчаянно завопил барон, уворачиваясь от вальсирующих вокруг него сюртуков.

Пушкин опамятовался. Кинулся к столу, все еще проявлявшему явные поползновения взмыть в воздух, навалился на него грудью, словно осаживал вставшую на дыбы лошадь, схватил листки с собственной расшифровкой, лихорадочно пытаясь прочитать и найти нужные слова. Было слишком темно, и он, задрав голову, бросился вслед за ближайшим подсвечником, кружившим не так уж и высоко над головой, поднял руку с листками, силясь разобрать собственные торопливые каракули.

– Идиоты! – явственно пристукивая зубами, воскликнул Руджиери. – Мальчишки! Неучи! Вы не понимаете, с чем связались…

– Аноранте ента колле! – крикнул Пушкин.

Вокруг загрохотало – это рушились на пол стулья и диван, подсвечники и картины, с того места, где их застало вовремя найденное правильное слово. Сминаясь, упали сюртуки. Свечи в одном подсвечнике погасли, но барон успел ухватить второй и застыл, удерживая его на вытянутой руке, словно пародия на статую великого Бенвенуто.

Распахнулась дверь в переднюю, и на пороге возник Луиджи, без сюртука, в распахнутой мятой рубашке, державший свечу прямо в руке, без подсвечника. На простецкой физиономии славного малого была написана нешуточная растерянность. Впрочем, представшее его взору зрелище могло смутить кого угодно! Вся гостиная пришла в такое состояние, словно здесь долго дрались пьяные матросы: повсюду перевернутые стулья, разбросанные картины, валяется как попало одежда из гардероба, еще поднимается чадный дымок от упавшего на пол шандала…

Пушкин нашелся первым. Он повернулся к слуге и сказал с поразительным хладнокровием:

– Ничего страшного, любезный. Наш бедный дядюшка очень уж оживленно и резво пытался добиться, чтобы мы отпустили его одного на прогулку по городу. Вот и пришлось вежливо унимать…

В распахнутую дверь он увидел, что и передней досталось, правда не особенно: за спиной Луиджи виднелась пара перевернутых стульев – неведомая сила, вызванная к жизни древними заклинаниями, распространилась и туда. Теперь только Пушкина прошиб холодный пот запоздалого страха, и он подумал смиренно: «А если бы черт дернул произнести заклинания где-нибудь возле городского кладбища, в опасной досягаемости? Лучше не гадать, какое зрелище нам открылось бы…»

Луиджи по свойственной простонародью привычке почесал в затылке с таким видом, словно эта нехитрая процедура должна была обострить его ум, покачал головой:

– Понятно… Синьоры не нуждаются в помощи?

– Нисколько, – сказал Пушкин. – Дядюшка уже вернулся в ясное сознание… ведь правда, любезный дядюшка?

Руджиери таращился на него затравленно и зло, но рот открывать поостерегся: барон, непринужденно встав рядом с ним, украдкой, незаметно для слуги, приложил ему кулак к пояснице. И прошептал что-то с доброй улыбкой – со стороны выглядевшее как проявление родственной заботы, но на деле наверняка таковым не являвшееся. Зная барона как человека, дипломатии чуждого совершенно, легко догадаться, что кукольнику была обещана масса неприятных вещей…

– Ну что же, – сказал Луиджи, все еще пожимая плечами и гримасничая. – Веселье было незаурядное, как выразились ландскнехты, покидая женский монастырь… Разрешите удалиться, хозяин?

– Да, разумеется, – нетерпеливо сказал Пушкин.

Едва захлопнулась дверь, он подошел к ней вплотную и прислушался – нет, кажется, лакей не подслушивал.

– Александр, друг мой, – сказал барон, вертя головой с непонятным выражением лица. – По-моему, это было чуточку опрометчиво…

– Все мы задним умом крепки, – сказал Пушкин чуточку сконфуженно. – Кто же мог предполагать…

– Мальчишки… – с убитым видом простонал кукольник. – Глупые, неосмотрительные мальчишки… Вы и не представляете, что у вас в руках… Пресвятая Дева, вы же расшифровали бумаги…

– Некоторым образом, – скромно сказал Пушкин. – Хотя у меня и нет за спиной многих поколений чернокнижников – мои предки другими доблестями прославлены…